***
Я во Вселенной разбираюсь слабо:
но, как свою планету не хвали,
Есть музыка вселенского масштаба
и маленькая музыка Земли.

Она летит, пути не разбирая,
перевирая свой диапазон;
а музыка, которая из рая,
случайно попадает в унисон.

По недосмотру или по ошибке,
но в партитуре утренней зари
моя любовь солирует на скрипке
и согревает космос изнутри.

* * *
На перекрестке судеб и дорог
я огляделся вдоль и поперек:
земля поката, а душа крылата.
Я видел свет небесного огня,
который завораживал меня,
и говорю на языке заката.

Пора усвоить истину одну,
что высота уходит в глубину,
где наша боль и вечная потрава.
Мы не имеем права убивать
и не имеем права умирать –
на остальное мы имеем право.

ГОРОД

Город на глобусе не различишь:
малозаметная точка, всего лишь –
даже Лос-Анджелес или Париж.
Или Воронеж.

Каждый по-своему плох и хорош,
в каждом свои тараканы и крысы;
куча забот, а любви ни на грош –
баксы да визы.

Глобус однажды сотрется в труху,
время окрысится – и не догонишь.
Выгляну в небо, а там, наверху,
тоже Воронеж.

* * *
Батареи, не веря весне,
понемногу тепла добавляли.
Я фрамугу открыл на окне –
сквозняки по квартире гуляли.

Очертания прошлого дня
исчезали по мере заката;
разве, милая, ты виновата,
что весна разлюбила меня?

А тебя унесло сквозняком,
но пропахли твоими духами
три звезды над моими стихами,
и над выморочным коньяком.

* * *
Они звучат из года в год –
от колыбельных до венчальных.
Я думаю, веселых нот
у жизни больше, чем печальных.

И, как беда не тяжела,
как бы душа не трепетала,
у поминального стола
задерживаться не пристало.

Всему на свете свой черед –
печаль уходит понемногу.
Я думаю, веселых нот
у жизни больше, слава богу.

* * *
Сколько листвы под ногами,
столько любви за душой –
топчут ее сапогами
на переправе большой.

Только паром от причала
не увезет за моря:
долго ли нам, от начала
осени до ноября?

Прошлое ходит кругами
прямо по кромке воды –
сколько листвы под ногами,
столько любви и беды.

ТРАМВАЙ

Я ничего не забываю –
ни понарошку, ни всерьез.
Как я скучаю по трамваю,
который в будущее вез!

Он дребезжал, как ненормальный,
систематически пыля,
по улочке провинциальной,
где закругляется земля.

Мои товарищи-погодки,
со скоростями не в ладу,
не дожидаясь остановки,
выпрыгивали на ходу.

Я тоже соскочил с подножки,
перемахнув через года.
Трамвай уехал понарошку
и не вернулся никогда.

СТАРИКИ

Назло болезням или стрессам,
назло печалям и нужде,
они толкутся по собесам,
не понимая, что и где.

Одни приходят с орденами,
дабы узрели за версту,
другие просто костылями
выстукивают пустоту.

Всю жизнь работали на Кафку
и получали по труду,
а надо в рай представить справку,
что родственников нет в аду.

* * *
Если долго вглядываться в лица
стариков, то можно угадать:
старость перед смертью молодится,
чтобы по достоинству предстать.

А на берегу суровой Леты
ни глаза, ни звезды не горят,
потому что внешние приметы
ни о чем уже не говорят.

Как же напоследок удается
сохранить достоинство, когда
ничего тебе не остается,
кроме боли, совести, стыда?

* * *
Ангел мой, для чего мы живем
в ожидании мора и глада? –
отпусти меня петь соловьем
на окраине райского сада!

Чтобы время текло по ладам
и сияла звезда на востоке,
чтобы души, забытые там,
полагали, что не одиноки…

* * *
В этом доме холодно зеркалам
и душа певучая замерзает:
эхо прячется по углам,
то ли страх из погреба выползает.

Эта боль, зажатая в кулаке,
поминутно вглядывается в лица.
…Книга Судеб где-то на чердаке,
никому не ведомая, хранится.

ТЕНЬ

Он всю войну прошел солдатом
по человеческой золе.
Его убили в сорок пятом,
а тень осталась на земле.

По европейскому Содому,
в котором покати шаром,
она пошла к родному дому,
сгоревшему в сорок втором.

И всё понятней, год от года,
по чьей заслуге и вине
домой вернулась тень народа,
убитого на той войне.

* * *
Красиво гуляли, прикольно острили,
пока не раздался последний звонок;
о судьбах Отечества мы говорили,
покуда земля не ушла из-под ног.

Прикольно острили, красиво гуляли,
но за поворотом теряется след.
Во многая мудрости много печали –
печали до черта, а мудрости нет.

* * *
Когда качаются фонарики ночные…
Г. Горбовский

Российские дороги не кончаются:
какой бы не случился поворот,
фонарики по-прежнему качаются
и черный кот выходит из ворот.

Бесхитростную песенку Горбовского
на все четыре стороны поют.
Ему за это надо было «Оскара»,
но «Оскара» в России не дают.

У нас такая тонкая материя,
такая Вифлеемская звезда,
что вечная Российская империя
поет и плачет, раз и навсегда.

ПУШКИН

Пушкин… Какие еще имена
символизируют наше гражданство? –
он остается на все времена
в координатах иного пространства.

Как ни пытайся добраться туда,
как ни заламывай пальцы до хруста,
в русской поэзии будет всегда
место, которое свято, но пусто.