Семинары для государственных служащих различаются не темами, а количеством потраченного зря времени. Людка, моя приятельница, философски дремлет за соседним столиком («Солдат спит, служба идет»), а я извелась, на часы поглядывая. Когда вчера торопилась в Феодосию, у Татьяны температура в градуснике до тридцати восьми подпрыгивала, и она еще на работу собиралась. Двадцать два года исполнилось, а психология прилежной школьницы: «Что подумают, если не приду?!». Маленькие дети – маленькие хлопоты, большие… Все, закончились занятия.
– Люда – подбежала к подруге. – Поеду домой. Мало ли что с дочкой!
– Завтра две лекции. И фуршет обещают. К тому же – Людка лукаво на меня посмотрела, – Сергей Иванович и Владимир Николаевич нас на вечерний коньяк пригласили, не забыла?
– Ну их! Скажешь: мне плохо стало. Или еще что-нибудь придумаешь.
– Ох, Наташка, Наташка! Неправильно ты к своей жизни относишься, не умеешь ее украшать!
Да уж, в сорок пять лет, при сбежавшем к молодой секретарше муже – два года как «бывшем» – остается только сидеть по вечерам на балконе и напевать: «Я стою у ресторана, замуж поздно, сдохнуть рано». И ждать, когда дочка согласиться на предложение Витюшки и осчастливит меня парой внуков.
Подхватив вещевую сумку, предусмотрительно забранную из гостиницы, чмокнула Людку в щечку, выскочила на улицу и остановилась в раздумье: чем добираться? Автобусом надежнее, но автостопом быстрее. А если попадется водитель-джентльмен, то можно бесплатно проехать: что, при моем скудном бюджете, весьма существенно.
Троллейбус и ноги помогли добраться за город, на развилку окружного шоссе, и вскоре я топталась на обочине, голосуя «попуткам».  День выдался неудачным: минут двадцать напрасно размахивала руками, обиженным взором провожая проносящиеся машины, пока рядом не остановилось потрепанное «Жигули» первых моделей.
– Попутчицей возьмете? – открыв дверцу, улыбнулась я сидевшему за рулем мужчине. – Мне в Белогорск надо.
–  Садитесь, – окинув меня оценивающим взглядом, сказал водитель. – Довезем, куда надо.
В его голосе мне послышалась издевка, но мало ли что может послышаться, и я, не раздумывая, юркнула на заднее сиденье. Пристроив в ногах сумку, с удовлетворением понаблюдала, как остается позади Феодосия, и начала косится на тех, с кем  предстояло провести ближайшие полтора часа. Водитель, вероятно, находился со мной в одном возрасте, сидевшему рядом с ним парню вряд ли перевалило за тридцать, а мужичонка по соседству наверняка готовил документы на пенсию.  В общем, как говорил булгаковский Воланд о своей свите, общество небольшое, смешанное и бесхитростное, и единственное, что не понравилось: исходивший от них алкогольный запах. Впрочем, пусть с ними ГИБДД разбирается, а я как-нибудь потерплю.
–  В гости едете или по делу? – спросила я. Путешествия автостопом научили меня, что водители разделяются на две категории: болтуны, которых нужно развлекать беседой, и молчуны, предпочитающие немых пассажиров.
– Так, странствуем и путешествуем, – неопределенно ответил водитель. – А вы здесь как оказались?
Я рассказала о причинах, забросивших меня в Феодосию, о больной дочке.
– Понятно – произнес водитель и, бросив на меня взгляд, добавил:
– Что ж, вы нас устраиваете.
– В каком смысле? – удивилась я, подумав, что опять что-то в его тоне мне не понравилось.
– В смысле попутчицы, – засмеялся водитель, и вслед за ним одобрительно загоготали  парень и мужичонка.
Я не выношу унижения. Помню, когда на уроке в девятом классе учительница математики мерзко пошутила по поводу моих математических способностях, я встала и вышла, и даже ее извинения не вернули меня в это здание, и доучивалась я, топая по утрам в школу на окраине города.  А муж… Когда я, неудачно вернувшись с командировки, обнаружила в нашей спальне его с обнаженной дивой, я осталась не только без мужа, но и без супружеской кровати, которую вышвырнула вслед за ним. И сейчас какие-то хамы…
– Остановите машину, я выйду, – зло произнесла я.
– Неужели обиделись? – водитель с интересом посмотрел на меня. – Примите извинения: мои и вот этих.
Водитель небрежно кивнул головой в сторону парня и мужичонки, трусливо втянувших голову в плечи.
«Понятно, кто тут главный» – подумала я, решив до конца пути молча любоваться мелькающими за окошком картинками.
Проехав Насыпное,  водитель увеличил скорость. «Если он так и будет ехать, то часа через полтора окажусь дома» – размышляла я, представляя, как обрадуется Татьяна и кошка Василиса, особенно когда угощу их купленными в Феодосии лакомствами. Замечтавшись, не сразу обратила внимание, что машина свернула с главного шоссе на дорогу, ведущую в Кировское.
– Куда вы? – изумленно вскрикнула я. – Мне в Белогорск надо.
– Доедем туда, но позже – ухмыльнулся водитель. – А пока в этой стороне кое-какие дела уладим.
– Остановите машину! – закричала я.
Водитель послушно нажал на тормоз. Но не успела я открыть дверцу,  как парень выскочил из машины и  уселся рядом.
– Что вы себе позволяете? – рассерженно воскликнула я. – Пропустите меня.
В ответ парень ударил меня локтем в солнечное сплетение. От боли я потеряла сознание, а когда очнулась, машина быстро бежала по трассе.
– Что происходит? – я никак не могла прийти в себя. – Что вам надо? Выпустите меня!
– Закрой рот и сиди смирно! – парень толкнул меня в бок
– Вам нужны деньги? В кошельке семьсот рублей, возьмите их, только отпустите.
– Деньги оставьте себе – презрительно произнес водитель. – Мы с женщин другую плату берем. Сейчас приедем в нашу хижину, позабавимся пару часов, а потом отвезем вас в Белогорск. И нам хорошо, и вы не в убытке.
– Вляпалась! – пронеслось в сознании. – Доездилась автостопом.
Я как-то читала, что жертва преступления на сорок – шестьдесят процентов виновна в том, что стала жертвой, поскольку своим поведением спровоцировала преступника. И сейчас…
–  Вы что: ни Бога, ни милиции – ничего не боитесь? – спросила я, еще не веря, что то, о чем не раз читала и слышала, сейчас случиться со мной. – Я заявление в прокуратуру напишу.
–  И что? – Водитель насмешливо повернул голову. – Мы дружно объясним, что вы сами навязались. Только опозоритесь.
Я вспомнила свою бывшую одноклассницу Никитину, изнасилованную на ночной улице пьяным грузином. Прокуратура даже не довела дело до суда, поскольку в нужном месте не оказалось синяков, трусы были не порваны, и она зря помылась, уничтожив необходимые для экспертизы доказательства. Муж, к счастью, ее не бросил, а вот из города пришлось уехать.
Я посмотрела на мужичонку и парня: они сидели, нагло ощупывая меня глазами, готовые в любой момент схватить за руки или ударить, и поняла, что мне действительно предстоит пройти через самое большое унижение, испытываемое в этой жизни женщинами.
«Только бы дочь не узнала! – пронеслось в голове. – Что угодно, только не это… Боже милостивый, дай силу все вынести!»
Машина свернула с трассы на узкую проселочную дорогу и надежда на невероятный случай – ГИБДД остановит или еще что-то – окончательно померкла. Ветки деревьев наклонялись к машине, сопровождая меня в траурном шествии. Я всматривалась в них, в медленно проплывающий пейзаж, словно это были последние мгновения жизни и нужно хорошо все запомнить, чтобы унести с собой, потому что Наташа, едущая сейчас в машине, и та, изнасилованная мерзавцами,   будут разные люди с одинаковым именем, и я зарыдала, не сумев сдержать слез, потому что была всего лишь слабой женщиной, одной из тех, кого веками попирали и унижали мужчины.
– Ладно раскисать! – хмуро бросил водитель. – Убудет тебя, что ли?! Другая бы радовалась…
– Вот и пригласили бы такую! – Вытирая платочком слезы, зло сказала я. – Нашли над чем шутить! А если бы вашу сестру, мать или дочь так везли?
Смутились, а те, что рядом, даже отодвинулись.
– Может, в самом деле?! – нерешительно произнес мужичонка.
– Но, но, не забивай голову!! – сплюнув в открытое окошко, крикнул водитель. – Они для того и созданы. Чем горше бабьи слезы, тем слаще их любовь.
«Боится авторитет потерять», – поняла я и, перестав плакать, храбро заявила:
–  Я не в прокуратуру напишу, а тем близким вам людям, которыми вы дорожите. Найду и все о вас сообщу.
– Испугала! – развеселился водитель. – Еще моралью упрекни!
Веселился он один: остальные поскучнели и отвернулись к окошкам. Если бы я начала драться или оскорблять, то оказалась врагом, которого необходимо победить и растоптать: беседой я вошла в их сознание равной.
Машина выехала на примыкающую к яблоневому саду поляну с деревянным домиком, грудой пустых и наполненных яблоками ящиков, уборной в отдалении. «Они сторожа, оказывается» – поняла я.
– Вот и наша хижина! – затормозив, удовлетворенно сказал водитель. – Прошу, мадам!
Вслед за парнем я вылезла из машины и осмотрелась, оценивая шансы на побег. Пахота, сорняки…  Догонят через несколько минут. А кричать… Вряд ли поблизости найдется Дон-Кихот верхом на Росинанте, но вдруг в саду кто-нибудь работает.
– Люди! – заорала я. – Помогите!
Мерзавцы загоготали.
– Нет здесь людей, мадам! – объяснил водитель. – Только голос надорвешь. Лучше туалетом воспользуйся и в дом проходи. Раньше начнем, раньше кончим.
Мерзавцы опять рассмеялись.
Сопровождаемая парнем, я посетила туалет и зашла в дом. Маленькая кухня, обширная комната с тремя кроватями, на которых валялись скомканные постели, шкаф, стол, несколько табуреток.
– Мне помыться надо – сказала я, пытаясь отыскать взглядом нож.
– Конечно! Проходи на кухню. Только вначале все режущее и колющее оттуда уберу, чтобы у тебя глупые идеи не появились.
«Догадался!»
Честно говоря, я не знала, что буду делать с ножом, окажись он в моих руках. Ударить кого-то? Я курицу ни разу не зарезала. И рассчитывала только, что хватит мужества себя поранить: не будут же они меня полумертвую насиловать!
– Впрочем, – водитель покачал головой. В доме находились только я и он, остальные остались на дворе. – Я, пожалуй, все сюда принесу, здесь помоешься.  От тебя всего можно ожидать: впервые вижу бабу, которая так своей – он произнес нецензурное слово – дорожит.
–  Я честью своей дорожу.
– Честью…– водитель словно поперхнулся, потом молча вынес из кухни ведро с водой, тазик и полотенце.
– Отвернитесь!
– Зачем?! – пожал плечами водитель. – Все равно сейчас породнимся.
– Тогда дайте водки.
Удивленно посмотрев на меня, водитель достал из шкафа бутылку «Столичной» и наполнил стакан. Я выпила его одним махом, словно воду.
Спиртное я пью редко, предпочитая вино или коньяк. К сорокаградусной не притрагивалась совсем, но сейчас…  Только водка делает людей равнодушными ко всему, утверждая, что все в жизни одинаково и главное не отличается от мелочей.
–  Полегчало?
Странно, но в его голосе послышалось сочувствие.
Не отвечая, я разделась, разместив одежду на табуретке; помылась, повернувшись к водителю спиной. Водка начала отуманивать сознание, превращая окружающее в расплывчатое, незначительное.
Аккуратно повесив на гвоздь полотенце, я, сдерживая готовые вырваться слезы, обернулась к водителю:
– Прошу об одном.
Водитель насторожился.
– Положите меня на свою постель.
Несколько мгновений он смотрел на меня, словно впервые увидел, потом, отвернувшись, зло произнес:
– Черт! Я слишком тебя запомню!
Подойдя к табуретке, взял одежду и сунул мне в руки:
– Одевайся!
И вышел из домика.
Несколько мгновений я стояла, не понимая, что случилось, потом медленно оделась и выбралась во двор.
– Садитесь! – мужичонка распахнул дверцы машины. – Домой вас отвезет. Извиняйте: мало ли чего бывает!
Еще не веря, опасаясь, что надо мной издеваются и сейчас все начнется с начала, я осторожно протиснулась на заднее сиденье. Дверца захлопнулась, машина тронулась с места.
В «хеппи-энд» я поверила только тогда, когда  машина, миновав развилку, повернула в сторону Белогорска. К тому времени водка сморила меня окончательно: я заплакала, растирая слезы по щекам, и так в слезах и уснула.
– Проснитесь! Куда теперь?
Я открыла глаза, ошеломленно глядя на трясшего меня за плечо водителя, посмотрела в окошко: машина стояла у въезда в Белогорск.
– Где ваш дом?
– Да, конечно! Поезжайте вот так.
Минут через десять мы оказались неподалеку от «моей» многоэтажки.
– Разрешите, я выйду здесь.
Водитель оглянулся, невесело усмехнулся:
– Понимаю. Не бойтесь: в гости не собираюсь.
Остановив машину, он помог мне выбраться, подал сумку и глухо сказал:
– Знаете, если бы в молодости рядом со мной оказалась такая, как вы, я бы горы своротил. А так…
Обречено махнув рукой, он сел в машину и, развернув ее, помчался прочь. Кинув вслед равнодушный взгляд, я взяла сумку поудобнее и побрела домой, думая о том, что об этой истории никогда и никому не расскажу. Как и сотни других, изнасилованных.